Я вот люблю читать всякие заумные рассказы с кучею метафор. Вот только она проблема - я ничерта не понимаю смысла этих рассказов.
И вот у меня новая история: давно хотела прочитать поэму Э.А. По "Ворон". Прочитала... Правильно! - ...и мало что от туда поняла.
Все, кто таки попал глазами на эту запись и знает о чем я говорю, как вы думаете, о чем эта поэма? Что хотел сказать автор?
Ворон
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки - стук у входа моего.
"Это - гость,- пробормотал я, - там, у входа моего,
Гость, - и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак - отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его,
На земле же - нет его.
читать дальшеШелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: "То - посещенье просто друга одного".
Повторял: "То - посещенье просто друга одного,
Друга, - больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего".
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, - и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Линор" - и эхо повторило мне его,
Эхо, - больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего.
Ветер, - больше ничего! "
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, - и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности - сурова и горда была тогда.
"Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было - ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой "Больше никогда!".
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол
"Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив го,
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: больше никогда!"
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица
Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний
Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: больше никогда?"
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда...
Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда
Больше, больше никогда!
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда.
"Бедный!- я вскричал,- то богом послан отдых всем тревогам,
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, - да?
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, - о, да?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или демон
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или д
Ради неба, что над нами, часа Страшного суда,
Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней,
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?"
Ворон; "Больше никогда!"
"Это слово - знак разлуки! - крикнул я, ломая руки. -
Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны?
Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда!
Прочь - из сердца клюв, и с двери - прочь виденье навсегда!
Ворон: "Больше никогда!"
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда.
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, -
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -
Знаю, - больше никогда!
оригиналThe Raven
Once upon a midnight dreary, while I pondered,
weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten
lore -
While I nodded, nearly napping, suddenly there came
a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my
chamber door -
'"Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber
door -
Only this and nothing more."
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost
upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought
to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for
the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels
name Lenore -
Nameless _here_ for evermore.
And the silken, sad, uncertain rustling of each purple
curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never
felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood
repeating
"Tis some visiter entreating entrance at my chamber
door -
Some late visiter entreating entrance at my chamber
door; -
This it is and nothing more."
Presently my soul grew stronger; hesitating then no
longer,
"Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness
I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came
rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my
chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened
wide the door; -
Darkness there and nothing more.
Deep into that darkness peering, long I stood there
wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared
to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave
no token,
And the only word there spoken was the whispered
word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the
word, "Lenore!"
Merely this and nothing more.
Back into the chamber turning, all my soul within me
burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than
before.
"Surely", said I, "surely that is something at my
window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery
explore -
Let my heart be still a moment and this mystery
explore; -
'Tis the wind and nothing more!"
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt
and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days
of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped
or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my
chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber
door -
Perched, and sat, and nothing more.
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into
smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance
it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said,
"art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from
the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's
Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore."
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse
so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy
bore;
For we cannot help agreeing that no living human
being
Ever yet was blessed with seeing bird above his
chamber door -
Bird or beast upon the sculptured bust above his
chamber door,
With such name as "Nevermore."
But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke
only
That one word, as if his soul in that one word he did
outpour.
Nothing farther then he uttered - not a feather then
he fluttered -
Till I scarcely more than muttered "Other friends have
flown before -
On the morrow _he_ will leave me, as my Hopes have
flown before."
Then the bird said "Nevermore."
Startled at the stillness broken by reply so aptly
spoken,
"Doubtless", said I, "what it utters is its only stock
and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful
Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one
burden bore -
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore.'"
But the Raven still beguiling my sad fancy into
smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird,
and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself
to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird
of yore -
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous
bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."
Thus I sat engaged in guessing, but no syllable
expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my
bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease
reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light
gloated o'er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light
gloating o'er,
_She_ shall press, ah, nevermore!
Then, methought, the air grew denser, perfumed from
an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the
tufted floor.
"Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these
angels he hath sent thee
Respite - respite and nepenthe from thy memories
of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost
Lenore!"
Quoth the Raven "Nevermore."
"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still,
if bird or devil! -
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee
here ashore
Desolate yet all undaunted, on this desert land
enchanted -
On this home by Horror haunted - tell me truly, I
implore -
Is there - is there balm in Gilead? - tell me -
tell me, I implore!"
Quoth the Raven "Nevermore."
"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird
or devil!
By that Heaven that bends above us - by that
God we both adore -
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant
Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels
name Lenore -
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels
name Lenore."
Quoth the Raven "Nevermore."
"Be that word our sign of parting, bird or fiend!"
I shrieked, upstarting -
"Get thee back into the tempest and the Night's
Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul
hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above
my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form
from off my door!"
Quoth the Raven "Nevermore."
And the Raven, never flitting, still is sitting, still is
sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber
door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that
is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his
shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating
on the floor
Shall be lifted - nevermore!
И вот у меня новая история: давно хотела прочитать поэму Э.А. По "Ворон". Прочитала... Правильно! - ...и мало что от туда поняла.
Все, кто таки попал глазами на эту запись и знает о чем я говорю, как вы думаете, о чем эта поэма? Что хотел сказать автор?
Ворон
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки - стук у входа моего.
"Это - гость,- пробормотал я, - там, у входа моего,
Гость, - и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак - отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его,
На земле же - нет его.
читать дальшеШелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: "То - посещенье просто друга одного".
Повторял: "То - посещенье просто друга одного,
Друга, - больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего".
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, - и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Линор" - и эхо повторило мне его,
Эхо, - больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего.
Ветер, - больше ничего! "
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, - и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности - сурова и горда была тогда.
"Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было - ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой "Больше никогда!".
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол
"Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив го,
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: больше никогда!"
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица
Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний
Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: больше никогда?"
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда...
Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда
Больше, больше никогда!
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда.
"Бедный!- я вскричал,- то богом послан отдых всем тревогам,
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, - да?
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, - о, да?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или демон
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или д
Ради неба, что над нами, часа Страшного суда,
Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней,
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?"
Ворон; "Больше никогда!"
"Это слово - знак разлуки! - крикнул я, ломая руки. -
Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны?
Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда!
Прочь - из сердца клюв, и с двери - прочь виденье навсегда!
Ворон: "Больше никогда!"
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда.
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, -
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, -
Знаю, - больше никогда!
оригиналThe Raven
Once upon a midnight dreary, while I pondered,
weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten
lore -
While I nodded, nearly napping, suddenly there came
a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my
chamber door -
'"Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber
door -
Only this and nothing more."
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost
upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought
to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for
the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels
name Lenore -
Nameless _here_ for evermore.
And the silken, sad, uncertain rustling of each purple
curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never
felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood
repeating
"Tis some visiter entreating entrance at my chamber
door -
Some late visiter entreating entrance at my chamber
door; -
This it is and nothing more."
Presently my soul grew stronger; hesitating then no
longer,
"Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness
I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came
rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my
chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened
wide the door; -
Darkness there and nothing more.
Deep into that darkness peering, long I stood there
wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared
to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave
no token,
And the only word there spoken was the whispered
word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the
word, "Lenore!"
Merely this and nothing more.
Back into the chamber turning, all my soul within me
burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than
before.
"Surely", said I, "surely that is something at my
window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery
explore -
Let my heart be still a moment and this mystery
explore; -
'Tis the wind and nothing more!"
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt
and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days
of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped
or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my
chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber
door -
Perched, and sat, and nothing more.
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into
smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance
it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said,
"art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from
the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's
Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore."
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse
so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy
bore;
For we cannot help agreeing that no living human
being
Ever yet was blessed with seeing bird above his
chamber door -
Bird or beast upon the sculptured bust above his
chamber door,
With such name as "Nevermore."
But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke
only
That one word, as if his soul in that one word he did
outpour.
Nothing farther then he uttered - not a feather then
he fluttered -
Till I scarcely more than muttered "Other friends have
flown before -
On the morrow _he_ will leave me, as my Hopes have
flown before."
Then the bird said "Nevermore."
Startled at the stillness broken by reply so aptly
spoken,
"Doubtless", said I, "what it utters is its only stock
and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful
Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one
burden bore -
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore.'"
But the Raven still beguiling my sad fancy into
smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird,
and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself
to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird
of yore -
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous
bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."
Thus I sat engaged in guessing, but no syllable
expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my
bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease
reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light
gloated o'er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light
gloating o'er,
_She_ shall press, ah, nevermore!
Then, methought, the air grew denser, perfumed from
an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the
tufted floor.
"Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these
angels he hath sent thee
Respite - respite and nepenthe from thy memories
of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost
Lenore!"
Quoth the Raven "Nevermore."
"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still,
if bird or devil! -
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee
here ashore
Desolate yet all undaunted, on this desert land
enchanted -
On this home by Horror haunted - tell me truly, I
implore -
Is there - is there balm in Gilead? - tell me -
tell me, I implore!"
Quoth the Raven "Nevermore."
"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird
or devil!
By that Heaven that bends above us - by that
God we both adore -
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant
Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels
name Lenore -
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels
name Lenore."
Quoth the Raven "Nevermore."
"Be that word our sign of parting, bird or fiend!"
I shrieked, upstarting -
"Get thee back into the tempest and the Night's
Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul
hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above
my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form
from off my door!"
Quoth the Raven "Nevermore."
And the Raven, never flitting, still is sitting, still is
sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber
door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that
is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his
shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating
on the floor
Shall be lifted - nevermore!
-
-
10.02.2013 в 21:40-
-
10.02.2013 в 22:23Спасибо большое. Только начала читать комментарий, как поняла в каком направлении нужно думать.
-
-
10.02.2013 в 22:28-
-
10.02.2013 в 22:55-
-
12.02.2013 в 16:13-
-
12.02.2013 в 18:24Но обязательно прочитаю этот рассказ.
-
-
12.02.2013 в 18:27Прочитай обязательно. Он не особо длинный, насколько помню.
-
-
12.02.2013 в 18:52-
-
12.02.2013 в 19:37Забавно. У тебя, наверное, новое издание. Так назывался фильм 2006го года выпуска по мотивам "Падения дома Ашеров" По. Может, переводчики решили не утруждать себя и взяли название оттуда? )
-
-
12.02.2013 в 20:13-
-
13.02.2013 в 15:39